Синдром Стендаля

Рита была из тех полувымирающих личностей, кочующих где-то на окраинах горизонта. Ведь можно сразу узнать охотника за временем. Когда он рассказывает тебе что-то, кажется, что вот-вот упадет в обморок своих воспоминаний, своих дум и затягивает туда нас, вместе с ним.

Вот мы уже стоим с лопатой, готовые рубить сквозь гравий и копать в прошлое, видно там мы уже где-то встречались. Да, там в прошлом произошла наша встреча и мы уже шли бок о бок какой-то отрезок жизни. Впечатленные чувством близости, рожденном однажды во времени. Но время кажется может прятаться от нас, бросать нас одних во тьме и бежать безнадежно в даль, оторвав от нас что то, то мысль, то воспоминание, сожаление, надежду, все то, что вырывается из нас на волю, а потом, узниками вырастают и познают все одни, одичавшие, сами по себе. Мы как-будто с рождения разбиты на мелкие кусочки, и жизнь это жатва, собрать их всех опять, создать себя как целое. Так вот описывала себя Рита, абсолютное недостающее. Фундамент своего существования. Это так для каждого охотника; как только пустота достигает зрелости, тут же отправляется в путь.

Рита была маленькой, хрупкой, похожа на цветущий березовый листик. Она шла, как падают тихой осенью листья, безмятежно умирая перед приходом зимы.

Мы познакомились зимой. Тогда я увидела ее впервые, мы шли куда-то через снежный лес. Рита представляла себе эту встречу где-то в Украине и рассказывала мне об этом. Все мне казалось именно таким, как и в моих воображениях. На этом поле, по которому мы так долго шли у нас были другие имена и я не помню куда мы направлялись и какими были наши разговоры. Мы оставляли следы на снегу, таким образом записывая нашу историю. Не знаю было ли все правдой или нет, это не важно, так как завтра я пойду по другой дороге и у меня будет другое имя, так же, как и у тебя. Все, что останется, так это время зарытое под снегом и наши следы.

Зима еще не пришла. Листья падали в комнату через окно. Еще два дня назад вся Прага была разноцветная, вся горела желтым и красным, а теперь последние ее капельки красок застилали наш пол. Рита пила чай, постепенно забывая обо всем. Она была худенькой, казалось вот-вот исчезнет в дыму своих сигарет. Как будто бы ее создатель стирал ее со своего холста, а она покорно сидела продолжая пить свой чай. Я вспоминаю о Рите, всегда в какой-то невесомости, это такое страшное состояние души когда в тебе задыхаются мысли,теряются в смуте, когда сам крик вешается на голосовых связках. Когда мысль весит больше тебя самого и когда чувства бросают в жар и приковывают тебя к постели, когда уже слышится та грань за которую тебя может вновь, как вихрь унести эпилептический приступ ,так как нервы уже не в силах переводить весь набравшийся ток и так каждый раз, все боишься, что вот-вот умрешь, не перенесешь либо этой безнадежной печали либо той нестерпимой красоты.

Всю неделю в период  болезни Риты мы были дома, прощались с листьями. Помню она спросила меня с кем бы я хотела на прощанье поболтать ? А я ответила что ни с кем,  к сожалению нет искренности в диалоге, сама Правда говорит лишь во времени и нуждается лишь в нем. Как посыльный, молчаливый почтальон безконечных дум сидит и ждет подходящий момент, чтоб передать бесценное письмо. Так все мы сидим и ждем писем. А говорить не о чем.

У Риты был синдром Стендаля. Я слышала, как она плачит в подушку после дневников Франца. Она теряла сознание перед картинами Ван Гога, ей тошнило от переизбытка чувств и от неспособности противостоять им. В прошлый раз я помню, она выбежала из кинотеатра,  если бы осталась до конца то скорее всего умерла бы вместе с Аккатоне. У охотников за временем иногда такое бывает. Может от того, что они что-то закопали, под снегом, под землей или в себе самих. Но они верные приемники, неумолимые караульные писем. Не всегда готовые к их содержанию но уже разрывающие конверты. Сторожевые самого времени, обитающие впредь уже по ту сторону горизонта. Эта встреча словно вирусная инфекция, поражающая целый организм, этот метафизический вирус и есть само время, которое заражает чувствительные души, от которого не уйти, можно лишь только произносить слова и заставлять себя верить в них. А в кругу горизонта все опять теряет смысл, и эта неприспособленность к жизни опять заставляет их бежать, но уже не разрываясь с собой.

Рита лежала в кровати и мечтала о поле. Она вспоминала, как оно покрыто летом ромашками. Они такие большие, что мы могли лечь на землю и скрыться под ними. Так мы и лежали, представляли и вспоминали что то, не замечая, что в то же самое время какой-то художник рисовал это поле. Теплый ветер колыхал цветы и нашептывал художнику наши фантазии.

Я помню, все так и было.